Почему смеялись советские люди 60-х?

Лет 10 назад некие американцы обнаружили выложенный в Интернете ролик, где радостный Эдуард Хиль оптимистически исполнял вокализ. Ему тут же дали прозвище «Mr.Trololo». Это самое трололо так поразило ютуберов, что скоро сделалось популярным на Западе. Но речь вовсе не об этом — ныне уже подзабытом — феномене, а о том, что у нас в 1960-е годы улыбка, смех без особых причин были нормальным, естественным состоянием человека, а весёлая энергия Хиля — тому лишь маленький пример.

А вот иной пример:

«Бывает всё на свете хорошо,
В чём дело, сразу не поймешь,
А просто летний дождь прошёл,
Нормальный летний дождь».

Понимаете, всё на свете хорошо, хотя, вроде бы всё буднично. Автор текста, Геннадий Шпаликов, сочинил это стихотворение на раз-два, лишь бы отвязаться. Но именно поэтому у него получилось самое точное выражение эпохи. Он просто записал то, что видел. Смех 1960-х — это не сатира (хотя, и её тоже хватало) и не усмешка циника, а именно — здоровая реакция на ощущение полновесного счастья.

Тогда люди шутили потому, что сама эпоха располагала к шуткам. Формулировка — «физики шутят» была по сути констатацией факта. Травка — зеленеет, солнышко — блестит, а физики — шутят. Почему люди радовались? В их жизни наблюдалось удивительное сочетание солнечного Настоящего, которое проживалось в ожидании ещё более счастливого Будущего. Это не было предвкушение праздника — это был самый настоящий праздник, который преподносился как Первая Часть Мерлезонского Балета. А вторая обещала быть вдвое, втрое красочнее первой.

Культовая фигура XX века — Юрий Гагарин почти на всех фотографиях широко улыбается. Первый космонавт не мог быть хмурым, он не имел права на меланхолию и флегматичность. 1960-е — это время сангвиников и холериков, потому что надо было постоянно гореть, придумывать, рваться и отстаивать. И — хохотать. Остроумие шестидесятников — это умение сыпать шутками и цитатами, вставляемыми в нужное время, в нужном месте, но никак не насмешка над кем-то или над чем-то.

Для остроумца той эпохи было бы немыслимо высмеивать товарища или даже недруга, чтобы заслужить аплодисменты. Подлость и цинизм (а насмешка над… — это подлость и цинизм!) не котировались, даже если они и приносили кое-какие дивиденды. Остроумная или хотя бы — весёлая девушка считалась круче красивой и модно одетой. Полемика формата физики VS лирики. С точки зрения шестидесятника, «упакованный в фирму» — это вообще не конкурент. Он вне игры, потому что бились настоящие титаны — покорители атома с «ловцами душ».

У поэтессы Юлии Друниной есть такая строчка: «Весёлое презрение к тряпью».Тряпьё тут — одежда, причём модная. В 1960-е годы культивировалось именно весёлое презрение к материальным ценностям. Было ли это правильно? Спорный момент. Но в контексте 1960-х потребленческая модель поведения рассматривалась, как антипод творческой, созидательной модели. Что считается самым главным из существующих человеческих удовольствий? Всё-таки созидание.

Все остальные удовольствия — спорт, еда, танец, скорость и, наконец, потребление по силе воздействия уступают созиданию, творчеству. Причём, потреблять можно не только Шанель номер такую-то с яхтами и мобилами. Потреблять можно Бетховена, вагантов и прерафаэлитов. Удовольствие — присутствует, но оно не настолько сильно, как если бы человек сам что-то такое создавал. Я не призываю никого браться за кисть и идти рисовать цветочки на обоях. Я говорю о принципе.

Наше сообщество в Вконтакте. Подпишись, чтобы быть в курсе новостей!

Потому что созидать можно даже болты на заводе, смотря как к этому относиться. Так вот, в 1960-е творчество в широком понимании этого слова ставилось во главу угла. Люди ощущали себя именно созидателями. От осознания этого они беспрерывно радовались, ибо получали энергию из самой своей деятельности. Новая вещь, если вернуться к теме потребления, тоже имеет радостную энергию — те, кто любит шопинг, это знают. Однако у любой вещи энергия конечна, и человеку нужно снова идти в бутик или в супермаркет.

Энергия созидания — бесконечна, поэтому бесконечно и ощущение радости. Что же произошло потом, в 1970-е? Творчество превратилось в материал для диссера, а диссер стал ступенькой к материальным благам. И всем сразу стало не то, чтобы скучно, но как-то напряжно. Идеи измельчали рядом с вещами. Открытый смех выродился в усмешку, остроумие тоже никуда не делось — просто оно стало другим. Руки, которые когда-то радостно хлопали в ладоши, сложились в ироничные фиги и спрятались по карманам…